того мужа, то как она начнёт ужасно
стенать, как будет биться и проклинать его, который сделал её вдовою, а
детей её сиротами... А сам эфиоп лежит перед ним, как и прежде, растопырив
руки и ноги, и косит на Данилу оторванным глазом. И сделалось от этого
взгляда Даниле так жутко и страшно, что он поспешил закрыть свои глаза, но
тёмный эфиоп в нём внутри отражается. Не грезится, не ропщет и о детях не
тоскует, а только тихо устами двигает.
"Что такое он мне говорит?" - подумал Данила а эфиоп в нём отвечает:
- Я, брат, теперь в тебе поживу.
После того опять забылся и опять через неизвестное время пришёл в себя
Данила, и было это на вечерней заре, а первое, что он ощутил, это с ним
вместе пробудился в нём и эфиоп.
Данила стал осуждать себя, зачем он убил эфиопа?
- Если бы не было это противно духу божию, не болел бы во мне дух мой и
чёрный эфиоп не простёрся бы во всю мою совесть. Заповедь божия пряма "не
убей". Она не говорит "не убей искреннего твоего, но убей врага твоего", а
просто говорит "не убей", а я её нарушил, убил человека и не могу поправить
вины моей. Учил я других, что все люди братья, а сам поступил как изверг, -
освирепел как зверь и пошёл громоздить зло против зла, и сделал и убийство,
и хищничество, и разорение, и соделал, что жена человека стала вдовой, а
дети его сиротами... И за то я чувствую, что осуждён я в духе моём и
приставлен ко мне простирающийся во мне истязатель. Встану скорей и пойду
назад в пустыню, откуда бежал, найду шатёр варвара и его вдову и сирот, -
повинюся перед нею в убийстве и отдам себя на её волю: если хочет, пусть
обратит меня в раба, и я буду вечно трудиться для неё и её сирот, а если
хочет - пусть отдаст меня на суд кровных своих, и приму от них отмщение.
Сказав это себе, Данила поднялся и пошёл на дрожащих ногах в обратную
сторону, а эфиоп был с ним и говорил:
- Иди, Данила, на рабство и на |
