ер, чтобы плеснуть ему вина из бутылки за последний
сорт, тот и угостит подмадерным хересом или еще хуже, а жаловаться на них
не стоит, потому что они без совести заклянутся, забожатся и сам же за них
виноват выйдешь. Но при всем том благополучии жизнь Леонова одним была
пренесчастная: жена его была с большим буланцем, очень надменное имела о
себе мнение и мужа терпеть не любила.
Леон из себя был ни хорош, ни дурен, а средственный, и то к ночи хуже
становился, а с утра, как придворным лицерином по положению вытрется, то со
всеми в один вид выходил. Однако корцысканкина дочь его находила не во
вкусе и говорила, что он ей хуже Квазиморды, которого в театре
представляют, и считала так, что через замужество с ним вся ее жизнь
погублена, потому что без этого при ее образовании она надеялась
кого-нибудь важного лица на бартаж принять и после всю жизнь по-французски
разговаривать. "Теперь же, - говорит, - все это пропало, и вы по крайней
мере должны для меня страдать и доставлять мне все благополучия". А иначе
грозилась сходить к крестной хап-фрау и пожаловаться, а "тогда, - говорит,
- вас для моей красоты сейчас с места сгонят".
Леон видит, что дело плохо, - начал жене потрафлять, но все равно
угодить ей никак не мог. Все ей по его наружности не нравилось, и она к
нему придиралась за то, в каком виде его бог сотворил: "у вас, - говорит, -
нос бугровый". Он рассудительно ответит: "это от бога", а она, как змея:
"нет, - говорит, - это от вина, вы много казенного вина пьете, а вы лучше
его прячьте да продавайте". Он хочет ей понравиться, намажет нос губной
помадой, а она говорит: "так еще хуже. Вы бы лучше не на помаду тратили, а
зрительную ложу мне в театр взяли". Он ее в театр свозил, а она вместо
того, чтобы мирсити сказать, еще более обиделась, говорит: "Я простых
представлений без пения не люблю, мне надо в оперу". Леон по |
