у Кольбергу, а
Кольберг, желая чем-нибудь позанять дядю, передал ему. Тот это выслушал и
сказал: "Молодец Храпошка", а потом хлопнул три раза в ладоши.
Это значило, что дядя требует к себе своего камердинера Устина
Петровича, старичка из пленных французов двенадцатого года.
Устин Петрович, иначе Жюстин, явился в своем чистеньком лиловом фрачке
с серебряными пуговицами, и дядя отдал ему приказание, чтобы к завтрашней
"садке", или охоте на Сганареля, стрелками в секретах были посажены Флегонт
-- известнейший стрелок, который всегда бил без промаха, а другой Храпошка.
Дядя, очевидно, хотел позабавиться над затруднительною борьбою чувств
бедного парня. Если же он не выстрелит в Сганареля или нарочно промахнется,
то ему, конечно, тяжело достанется, а Сганареля убьет вторым выстрелом
Шлегонт, который никогда не дает промаха.
Устин поклонился и ушел передавать приказание, а мы, дети, сообразили,
что мы наделали беды и что во всем этом есть что-то ужасно тяжелое, так что
Бог знает, как это и кончится. После этого нас не занимали по достоинству ни
вкусный рождественский ужин, который справлялся "при звезде", за один раз с
обедом, ни приехавшие на ночь гости, из коих с некоторыми были и Дети.
Нам было жаль Сганареля, жаль и Ферапонта, и мы даже не могли себе
решить, кого из них двух мы больше жалеем.
Оба мы, то есть я и мой ровесник -- двоюродный брат, долго ворочались в
своих кроватках. Оба мы заснули поздно, спали дурно и вскрикивали, потому
что нам обоим представлялся медведь. А когда няня нас успокоивала, что
медведя бояться уже нечего, потому что он теперь сидит в яме, а завтра его
убьют, то мною овладевала еще большая тревога.
Я даже просил у няни взразумления: нельзя ли мне помолиться за
Сганареля? Но такой вопрос был выше религиозных соображений старушки, и она,
позевывая и крестя рот рукою, отвечала, что наверно она об этом ничего не
знает, так ка |
