ившись грамоте, шел
гулять в сад, он уже опять сидел под нашим заборчиком и руководил своими
коровками. Здесь была в заборе маленькая калиточка, через которую я мог
выходить к Головану и разговаривать с ним. Он так хорошо умел рассказывать
сто четыре священные истории, что я их знал от него, никогда не уча их по
книге. Сюда же приходили к нему, бывало, какие-то простые люди - всегда за
советами. Иной, бывало, как придет, так и начинает:
- Искал тебя, Голованыч, посоветуй со мной.
- Что такое?
- А вот то-то и то-то; в хозяйстве что-нибудь расстроилось или семейные
нелады.
Чаще приходили с вопросами этой второй категории. Голованыч слушает, а
сам ивнячок плетет или на коровок покрикивает и все улыбается, будто без
внимания, а потом вскинет своими голубыми глазами на собеседника и
ответит:
- Я, брат, плохой советник! Бога на совет призови.
- А как его призовешь?
- Ох, брат, очень просто: помолись да сделай так, как будто тебе сейчас
помирать надо. Вот скажи-ка мне: как бы ты в таком разе сделал?
Тот подумает и ответит.
Голован или согласится, или же скажет:
- А я бы, брат, умираючи вот как лучше сделал.
И рассказывает, по обыкновению, все весело, со всегдашней улыбкой.
Должно быть, его советы были очень хороши, потому что всегда их слушали
и очень его за них благодарили.
Мог ли у такого человека быть "грех" в лице кротчайшей Павлагеюшки,
которой в то время, я думаю, было с небольшим лет тридцать, за пределы
которых она и не перешла далее? Я не понимал этого "греха" и остался чист
от того, чтобы оскорбить ее и Голована довольно общими подозрениями. А
повод для подозрения был, и повод очень сильный, даже, если судить по
видимости, неопровержимый. Кто она была Головану? Чужая. Этого мало: он ее
когда-то знал, он был одних с нею господ, он хотел на ней жениться, но это
не состоялось: Голована дали в услуги герою Кавказа Алексею Петровичу
Ермолову, а в это время |
