неволить", но они не захотели раздеваться, и мужики говорили, что их
будто "лихоманка бьет", а бабы сказывали, что они "на себе имеют" и тому
подобное.
Петр Семенов тотчас же обратил на это мое внимание и сказал:
- Вы должны это остановить: разве не слышите, что они все в одно слово
кричат?.. В одно слово кричать нельзя!
После этого Петр Семенов стал употреблять меры понуждения в виде
толчков и затрещин, а я положил пустить свое заступничество и сделал это,
всячески охраняя самолюбимый престиж распорядителя.
Он выслушал и, побледнев, ответил спокойно:
- Ах, значит, вы желаете, чтобы этот "продукт" не побуждать больше?
- Не так побуждать!
- А как же? А я не знал как...
Но людей я, однако, защитил, и они это поняли и оценили.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Так мы вышли из Оки в Волгу, и в Нижнем у нас вшивые народы опять
заволновались: они вдруг приступили к: Петру Семенову с "неслыханной"
просьбой, чтобы он сводил их в баню! Он, разумеется, их не повел, а тогда
оба народа, курские и орловские, стали кричать, шуметь, и я опять был
призван для их устрашения и опять не умел исполнить этого, как должно. А
когда я сказал, что мне людей жалко, то Петр Семенов ответил:
- Кому, сударь, людей жалко, тому не нужно браться народ на свод
водить.
И он от меня отвернулся.
Я чувствовал, что он сказал мне правду, и мне в самом деле стало
совестно.
Чтобы облегчить несколько свою душу, я купил пуд мыла, разрезал его с
Михайлою на кусочки и роздал бабам-ребятницам. Бабы за это мне были очень
благодарны, и вскоре объявили, что "вошь все одно", потому что "надо
щелоку", а печей нет, и щелоку нет!
В следующем городе я купил уже два пуда мыла и опять роздал его бабам с
детьми, но Петр Семенов и за это на меня злился: он находил, что ежели мыло
давать, то надо давать и другое многое, без чего обходиться нельзя, а тогда
нельзя и к |
