шароварах да в картузе, а по голому телу имел тесменный поясок от свято-
го храброго князя Всеволода-Гавриила из Новгорода, которого я за молоде-
чество его сильно уважал* и в него верил; а на том пояске его надпись
заткана: "Чести моей никому не отдам". В руках же у меня не было никако-
го особого инструмента, как опричь в одной - крепкая татарская нагайка с
свинцовым головком, в конце так не более яко в два фунта, а в другой -
простой муравный* горшок с жидким тестом. Ну-с, уселся я, а четверо че-
ловек тому коню морду поводьями в разные стороны тащат, чтобы он на ко-
торого-нибудь из них зубом не кинулся. А он, бес, видя, что на него
ополчаемся, и ржет, и визжит, и потеет, и весь от злости трусится, сож-
рать меня хочет. Я это вижу и велю конюхам: "Тащите, говорю, скорее с
него, мерзавца, узду долой". Те ушам не верят, что я им такое даю прика-
зание, и глаза выпучили. Я говорю: "Что же вы стоите! или не слышите?
Что я вам приказываю - вы то сейчас исполнять должны!" А они отвечают:
"Что ты, Иван Северьяныч (меня в миру Иван Северьяныч, господин Флягин,
звали): как, говорят, это можно, что ты велишь узду снять?" Я на них
сердиться начал, потому что наблюдаю и чувствую в ногах, как конь от
ярости бесится, и его хорошенько подавил в коленях, а им кричу: "Сни-
май!" Они было еще слово; но тут уже и я совсем рассвирепел да как заск-
риплю зубами - они сейчас в одно мгновение узду сдернули, да сами, кто
куда видит, бросились бежать, а я ему в ту же минуту сейчас первое, чего
он не ожидал, трах горшок об лоб: горшок разбил, а тесто ему и потекло и
в глаза и в ноздри. Он испужался, думает: "Что это такое?" А я скорее
схватил с головы картуз в левую руку и прямо им коню еще больше на глаза
теста натираю, а нагайкой его по боку щелк... Он Ёк да вперед, а и его
картузом по глазам тру, чтобы ему совсем зрение в глазах замутить, а на-
гайкой еще по другому боку... Да и пошел, да и пошел его парить. Не даю
е |
