считаться репрезентативной. А я считаю, что эти
злополучные тридцать пять процентов, если мы говорим о кражах, не являются
случайной выборкой.
Эти тридцать пять процентов - закономерность, понимаете? Мы ловим
только тех, кого можем поймать. Только тех, на кого у нас хватает знаний и
интеллекта. А оставшиеся шестьдесят пять процентов воров - они совсем другие.
Конечно, по другим видам преступлений и цифры совсем иные, там иная латентность
и иная раскрываемость, но общая идея остается. По статистическим данным мы
можем судить только о выявленных преступниках и не имеем права распространять
полученные выводы на весь массив.
В кабинете начальника кафедры уголовного права, где заседала
комиссия, повисла пауза, правда, недолгая, но и не добрая.
- Можете быть свободны, - сухо произнес профессор-председатель. -
Подождите в коридоре. Вы, кажется, последняя? Больше никого нет?
- Нет. Спасибо, - пробормотала Настя и выскользнула за дверь.
Их было четверо - один следователь, два работника центрального
аппарата министерства и она, Настя Каменская, - четверо соискателей, которые
сдавали сегодня кандидатский экзамен по уголовному праву и криминологии. Трое
"отстрелявшихся" раньше дружно вскинули на нее глаза: дескать, ну как, порядок?
Она молча покачала головой.
- Что, совсем хреново? - сочувственно спросил молодой парень в кителе
с петлицами следователя. - Ни на один вопрос не ответила?
- Ответила, - вздохнула Настя. - Но им мои ответы не понравились.
- Да брось ты, - ободряюще заговорил один из министерских
аппаратчиков, - знаешь, как говорится, нравится - не нравится, спи, моя
красавица. Главное, что ты отвечала. А если они не согласны, так это их
проблемы, ты имеешь право на собственную позицию. Помнишь, как в одном кино
говорили: ляпай уверенно, тогда это называется точкой зрения.
Небольшой анонс книг нашей библиотеки:
В отличие от других бывших европейских империй Россия - до сих пор
страна, практически неинтегрируемая в более широкое сообщество.
Ни в НАТО, ни в ЕС Россия в обозримом будущем не вступит и не только потому, что
ее, скорее всего, не пригласят. Россияне по-прежнему
смотрят на свою страну как на особый и отдельный континентальный остров, который
может присоединять (или отсоединять) других, но который
никогда не поступится собственным державным суверенитетом. Как свидетельствует
опыт, двусторонние союзы, заключавшиеся Россией с
другими крупными державами, были недолговечными.
Фантастически увеличившаяся разность потенциалов России и США непосредственно
определяет эволюцию их внешнеполитических
стилей. Вашингтон демонстрирует большую, чем когда бы то ни было уверенность в
своих силах, конкурентоспособность, жесткий стиль. Россия,
напротив, являет пример неуверенности и обостренного чувства уязвимости, но при
этом - в качестве компенсации - незабытого державного
величия.
Протестная дипломатия России - это, прежде всего знак Америке. И указывает он
пока что не на грядущую конфронтацию, а на трудности
психологической адаптации российских элит. Сильное потрясение, связанное с
утратой прежнего статуса, за последние семь лет не только не
прошло, но именно сейчас и начинает по-настоящему восприниматься. С течением
времени шок пропадает, и боли становятся ощутимыми,
иногда даже нестерпимыми. Тогда, например, российские генералы начинают вслух
рассуждать о военной помощи сербам против "натовской
агрессии, направляемой США". Это понятно. Некоторые влиятельные американцы
неосторожно говорили о победе США в холодной войне, и
российские элиты все больше воспринимают окончание конфронтации как проигрыш
Советского Союза, то есть, в конечном счете, самой России.
Российская реакция на расширение НАТО на восток была пропитана такой
психологией. Но одной психотерапией делу не поможешь.
