делить ментальную субстанцию "в
очищенном виде" сегодня не типична. Можно констатировать
тенденцию не к ограничению, а ко все большему расширению по-
ля зрения историков ментальности. Наряду с "подсознанием" об-
щества они стремятся изучать все другие способы истолкования
мира - философские, научные, идеологические, литературные,
религиозные (пожалуй, в этом смысле Дюпрон, чей призыв в на-
чале 60-х гг. не был подхвачен, кажется сегодня ближе других к
современным представлениям - см. с.22 и ел.). При этом истори-
ки иногда соответственно расширяют и понятие мент. ъчьности -
либо же вовсе отказываются от него, пользуясь терминами "зна-
ние", "представление" и т.п.
В поле их зрения оказывается, таким образом, вся ментальная
сфера - противоречивая и изменчивая, сотканная из различных
групповых и даже индивидуальных представлений, колеблемая
борьбой этих групп и индивидов за собственное видение реально-
сти, за право "производства здравого смысла" (выражение совре-
менного этнолога и социолога Пьера Бурдье, чьи взгляды сегодня
популярны среди историков антропологической ориентации). Для
современных исследований характерен этот интерес к разнообра-
зию групповых менталитетов, разноэтажности ментальной сферы
("Различения" - название одной из книг того же Бурдье). Неда-
ром если раньше речь шла обычно о единой для всего общества
мрнта.пьностч, то теперь чаще говорят о различных ментально-
стях - что и отразилось в утвердившемся на сегодня названии
дисциплины. Однако стремление центрировать всю эту сферу на
неосознанное, само собой разумеющееся - сохраняется.
Тенденция к расширению исследовательского поля характерна
не только для изучения собственно ментальности, но и для исто-
рической антропологии в целом. "Новая историческая наука"
снова претендует на исследование тех сфер действительности, ко-
торые были в свое время отвергнуты ею, как недостойные внима-
ния. Сегодня в ее лоно возвращается политическая история, "от-
казом" от которой
Небольшой анонс книг нашей библиотеки:
В США, однако, ожидали от России позитивной реидентификации совсем в
другой сфере - международных отношений. Россия должна
была решительно и окончательно отказаться от имперского наследства и возродиться
в качестве современного национального государства. При
этом условии Москва могла бы играть полезную и ценимую роль младшего партнера
Вашингтона. Российские же элиты, отправившие в вечность
Советский Союз, видели свою "старую-новую" страну в качестве своего рода
Соединенных Штатов № 2 и первоначально всерьез пытались
претендовать на мировой демократический кондоминиум с Соединенными Штатами № 1.
Скорый крах этих иллюзий оказался еще более
болезненным для потерпевших, чем распад СССР.
Лишь постепенно до элит стало доходить, что вес
России в мировой экономике,
политике, других областях несопоставим не только с
американским, но и весом ряда европейских и азиатских стран. Слабость пост
коммунистической России стала общим местом в рассуждениях о
мировой политике. Но Россия не просто слаба: она внутренне дезорганизована, не в
состоянии собраться с собственной волей и к тому же не
умеющая играть с позиций слабости. Символ советской гордости - военный,
военно-экономический и военно-научный потенциал лежит в
руинах, являясь важнейшим источником угроз и рисков для самой России. В то время
как американцы с удивлением и опасением наблюдают за
разложением российских вооруженных сил и военно-промышленного комплекса,
россияне с обидой и опаской следят за совершенно
раскованными действиями единственной сверхдержавы. Америке приписывают претензии
на гегемонизм, упрощая при этом и американскую
политику, и характер современных международных отношений. Москве представляется,
что Вашингтон планомерно вытесняет ее из Центральной
и Восточной Европы, Балкан, Балтии, Украины, Кавказа, Каспия, Центральной Азии.
Цель американского геополитического плюрализма в
Евразии, как считается в Москве, состоит в блокировании России в ее нынешних
границах путем поддержки новых независимых государств
(ННГ) и содействия им в создании региональных ассоциаций, не включающих Россию.
В таких условиях оппонирование Америке,
противодействие - насколько это возможно - ее "непомерным амбициям" становится
основным содержанием патриотического
внешнеполитического курса России.
